Вадиму Борисову говорили не раз, что его небольшой рассказ «Считалочка» мог бы войти в антологию произведений о Великой Отечественной войне, адресованную школьникам.
Автор не против. Только от кого это зависит?
Перед Днем Победы стоит напомнить это произведение экс-челябинца. Тем более что речь в нем идет тоже о челябинце.
«…раз-два-три-четыре-пять, я иду тебя искать». Мне было тогда семь лет, и «…кто не спрятался, я не виноват».
Дни напролет я пропадал на улице, всегда находя, чем заняться. «Шесть-семь-восемь-девять-десять, царь велел меня повесить», - мы орали считалочки, играли в прятки.
Наши крики неслись над рабочим поселком, перекрывая квохтание несушек и вопли котов, решавших территориальные вопросы.
Что он чувствовал, слыша нашу невинно бесчеловечную чушь о разыскиваемых и повешенных?
И чувствовал ли вообще что-нибудь, глядя перед собой слезящимися глазами», - так начинается эта «Считалочка».
«Дед сухощавый, жилистый сидел на скамейке возле ворот и отдыхал. Голова его мелко тряслась. Сколько себя помню, он был такой. Контузия и плен не прошли просто так. Я помню дедовы руки и их нервные пляски. Они тряслись, когда он нес ко рту ложку с супом, всегда заполненную наполовину. Иначе расплещешь. Тряслись, когда он скоблил свою щетину станком с советским лезвием «Нева». Это зрелище не для слабонервных. Тряслись, когда, после бани он застегивал брюки, никак не мог попасть пуговицей и вполголоса матюкался.
Они дрожали, когда он раскладывал перед нами свои медали, полученные уже потом, когда сняли все обвинения с попавших в плен. Когда начался новый отсчет времени. Когда-когда-когда.
У него была своя считалочка. На войне другой счет и другой расчет. И когда весь артиллерийский расчет накрыло танковым снарядом, дед оказался одним из тех, кого фрицы подобрали контуженным. Значит, живой», - читаем дальше.
«И началась игра. Из тридцати шести попавших в плен через полгода осталось трое. Их заставляли работать в нечеловеческих условиях, без еды и теплой одежды.
Их заставляли днем рыть окопы и могилы, а ночью босиком выводили на снег и играли в считалочку. «Айн-цвай-драй – выбирай. Айн-цвай-драй – умирай».
Каждого третьего ждала пуля и им же выкопанная могила. «Ты сегодня второй. Тебе повезло. Иди спать, Иван. Доброй ночи».
Трясло до утра. А потом – короткое забытье и работа, работа, работа. Что-то таскать, строить и … снова рыть могилы. Кто я сегодня? Первый? Второй? Третий? И постоянный, выжигающий душу страх. Изо дня в день. Изо дня в день. Изо дня в день», - так продолжается этот рассказ о деде Вадима Борисова.
«Ему необычайно везло. Он был вторым, когда убивали третьих. Он оказывался первым, когда в расход пускали вторых. «Чет-нечет, все у нас наперечет». В ту зимнюю ночь их, как всегда, подняли и погнали за барак, на поле. Ночь, зима, ветер. Судорожно дрожащие люди в сером от времени белье. Ступни деревенели и примерзали к земле.
Губы с трудом произносили слова. «Первый» и «второй» еще как-то произносились, а на «третий» - застывшие губы словно во что-то упирались и не желали складываться под нужные звуки.
Вдруг вспомнилось детство, когда продрогший и мелко трясущийся никак не хотел выходить из речки, а отец, посмеиваясь, говорил: «Скажи, тпру!». А синие губы не слушались. Путаница».
Встречали вы где-нибудь этот рассказ о войне? Вряд ли. И я узнал о нем случайно.
Вот что было в той истории дальше.
«Считать сначала», - немецкого офицера бесят трусость и косноязычие этого полуголого быдла. Воняют, словно скоты. «Сегодня проблемы с произношением цифры «драй». Третьи номера, шаг вперед. Иваны, вам сегодня не повезло».
«Что он чувствовал? И чувствовал ли что-то вообще? – пишет автор рассказа. - Автоматчики стали выволакивать из строя каждого третьего. Все злые, их можно понять – хочется поскорее под одеяло в теплую казарму. Кто-то выходил сам. Кто-то падал на землю, упирался, извивался под сапогами и прикладами, обнимал негнущимися руками чужие сапоги.
«Лишь бы не туда! Не к краю ямы. Не в страшную толпу обреченных». Он тоже был третьим. «Всё! Всё!» Они идут к нему. «Спаси, Христос!».
Далее Вадим Борисов пишет: «Неделимый поток времени остановился и замер. Тихо снаружи, тихо внутри. Смертельная пустота. Будто кто-то перехватил дыхание. Навалилась отчаянная тоска, когда от безысходности хочется выть. Вселенская пустота. И только они приближаются с автоматами. Ведут свой страшный счет.
«Айн-цвай – полицай. Драй-фир – бригадир». До него осталось три человека. «Что делать?» Два. «Надо выходить?» И вдруг стоящий рядом тронул его рукой – остановил. Шепнул: «Ты еще молодой» и шагнул вперед, в руки подходящих автоматчиков».
Что было дальше?
«Он не сразу понял, что произошло. Смерть прошла мимо и потом проходила еще много раз, видимо, не замечая или не желая падать в ту же воронку. Из тридцати шести попавших в фашистский плен солдат его подразделения в живых осталось трое. И мой дед, тогда еще молодой парень, оказался одним их них», - пишет Вадим Борисов.
Этот рассказ автор написал спустя несколько десятилетий после того, как закончилась Великая Отечественная война. Он – внук того, кто воевал на этой войне.
«Прошло время, и все вернулись по домам. Нет, не все. Кто верил и молился. Кто не верил и молился. Кто чудом уцелел. Спасибо тебе, неизвестный солдат, за то, что я появился на свет.
Я не знаю, кто мой крестный. Меня крестили в притихшие 60-е годы где-то полуподпольно, чуть ли не на дому. Бабушка сделала это втайне от родителей».
О том, что произошло с дедом, Вадим Борисов узнал уже совсем взрослым. После того, как его не стало. И это было для него как удар током. «Я не представляю, что должно быть в душе, чтобы отодвинуть выбранного на смерть человека и шагнуть вместо него, шепнув: «Ты еще молодой!» Умереть за другого. Он сам решил, что кому-то рано, а ему пора. Он смухлевал в этой совсем недетской считалочке «Айн-цвай-драй – выбирай. Айн-цвай-драй – умирай».
И еще автор написал: «Какие сны снились моему деду? О чем он думал, когда мы, запыхавшиеся и вспотевшие мальчишки, громко кричали очередную считалочку: «… выходи поскорей, не задерживай добрых и честных людей».
Такая вот «считалочка». Совсем не детская, но почему-то кажется, что ее стоит знать каждому в нашей стране с детских лет. От кого только это зависит?
Недавно с Вадимом встречались в Москве. Передал ему свою книгу «Разные судьбы», состоящую из «встреч с земляками». Есть в ней и глава про него – «Философ с детскою душой». Дело в том, что многие песни Вадима постоянно звучат на Детском радио.
ххх
Когда-то, во время учебы на журфаке, на практике в «Челябинском рабочем», разыскал в Златоусте героя этой фотографии отца и сделал материал в областной газете о нем. Назывался он «Судьба барабанщика». К сожалению, не помню имени этого человека. Но снимок этот живет и сегодня, и вспоминается к Дню Победы.
Снимок был сделан в те годы, когда автору рассказа про «считалочку» было примерно столько же лет, как девочке на фотографии.
